«Не воевала я, внученька, пряталась…»

Сегодня весь славянский мир вспоминал одну из самых трагических дат в своей истории — 80 лет со дня начала Великой Отечественной войны. Лишениями, разрушениями, тревогой и страхом она постучалась в каждую семью белорусов. Над родной деревней Вацлавы Станиславовны Кахоцкой война грянула в первый же день. Какой запомнилась она девочке, которой на третий день исполнилось восемь лет.

Юлька любит бывать у прабабушки в Бастунах. В ее деревенском доме светло и уютно, а в интерьере полно предметов, которые правнучка называет не иначе, как старинными. И громоздкая дверная «клямка», и массивная настольная «лямпа», и швейная машинка. Да-да, в свои почти девяносто Вацлава Станиславовна еще шьет и занимается ремонтом одежды. А слушать прабабушку как интересно!

В этот раз Юлька гостила у нее незадолго до своего дня рождения. Поэтому и тему для разговора выбрала праздничную. Привычно устроившись около теплой печки, начала расспрашивать, как прабабушка в детстве отмечала этот праздник.

— А ніяк, — пожала плечами бабуля. — Вайна ж была.

Юлькины глаза округлились. В ее понимании на войне можно было только воевать.

— Не, унучанька, не ваявала. Я хавалася,— грустно улыбнулась Вацлава Станиславовна.

И после настойчивых «расскажи, расскажи…» продолжила…

Так начиналась война

Мама Вацлавы Кахоцкой (в девичестве — Черноус) овдовела до войны, почти сразу после рождения самой младшей дочери Дануты. Муж умер от осложнений после операции. Когда грянула война на руках у нее было четверо детей. Самой младшей — два годика, самому старшему — 12 лет. Жила с родителями в д. Крупово в Лидском районе.

22 июня Вацлава проснулась от громких звуков. Взрослые уже не спали. Встревоженные, суетились по комнатам. Старшие братья оделись, взяли вещи и ушли с дедушкой в сторону гумна. Выходившая следом за ними бабушка коротко сказала: «Трымай дачок пры сабе, каб не параскідала». И они остались сидеть на краю кровати. Прижимая к себе девочек, мама шептала молитву и тихо плакала.

Свинцовый дождь над Лидой

…А самолеты с ревом пролетали над домами. Большие, тяжелые и так низко, что казалось, сейчас зацепят крыши. Немцы бомбили Лиду. В первый же день войны она подверглась массированному артобстрелу. Деревня находилась всего в нескольких километрах. Казалось, что дрожит земля. Так продолжалось весь день, а вечером можно было увидеть красное зарево и пелену дыма — город пылал. Односельчане потом рассказывали, что он сильно разрушен.

Были в налетах небольшие перерывы, но на улицу из домов и убежищ никто не выходил. В окнах дребезжали стекла, ночью их обкладывали подушками, чтобы дети могли поспать.

На следующий день многие женщины с детьми отправились ближе к Двине, в сторону Вороновского района. Подсказали, что в болотистой местности не будут бомбить.

— Мы пайшлі з мамай да цёткі, у Янцавічы. Вялі з сабой дзве кароўкі. Шэсць кіламетраў ішлі. Думалі, ад вёскі нічога не застанецца і не вернемся ўжо. Бо ўсё чуваць былі тыя грымоты. Праз колькі дзён усё сціхла. Мама пайшла праведаць у Крупава бацьку. Мы яе вельмі чакалі, трывожыліся, каб вярнулася, — вспоминает В.С. Кахоцкая.

В кольце оккупации

После нескольких дней бомбежки Лиду и окрестности заняли немцы. Стало тихо. Люди возвращались в родные дома. К некоторым приезжали оставшиеся без крова родственники-лидчане. Родительский дом Вацлавы Черноус уцелел. Да и деревня практически не пострадала. Только на окраине была воронка от сброшенного снаряда.

В оккупированной деревне немцы не зверствовали. Дети их практически и не видели. Казалось, жизнь идет своим чередом. Взрослые ничего не рассказывали и делали все, чтобы дети не голодали. Сеяли и собирали урожай, держали хозяйство. А еще не отпускали ребятишек далеко от дома. Особенно берегли девочек, старались вообще не показываться с ними на глаза немцам. Старших братьев Вацлавы брали в помощь на полевые работы, а она оставалась дома присматривать за маленькой Данутой.

Однажды долго не было взрослых. Вацлаве с сестрой не усидеть было дома. Несмотря на родительский запрет, вышли во двор, заигрались. Не заметили, как подошли люди в форме. Один из них стал что-то говорить, но Вацлава не понимала по-немецки. Стояла, опустив голову, и думала, что пришли их убивать. А тот вдруг показал ей куриное яйцо. Сообразив, что это может быть спасением, она бросилась домой и вынесла корзинку с яйцами. Немец забрал ее и ушел. Вот так от страха ребенок отдал весь ценный продовольственный запас.

Иногда приходили люди в странной одежде со светлыми нашивками в форме звезды на спине. Им взрослые давали еду и одежду. Это были беглые евреи из Лидского гетто. До сих пор в памяти у В.С. Кахоцкой молодая женщина. Худая, изможденная, в одной сорочке, испачканной кровью. Из подслушанного разговора девочка узнала, что ей удалось выбраться из траншеи, из-под мертвых тел массово расстрелянных узников.

Когда далекое — такое близкое

— Не дай Бог, унучанька, такому паўтарыцца, — задумчиво произнесла Вацлава Станиславовна, погладив детскую головку.

Юлька молчала, погруженная в свои мысли. Она так много знала о прабабушкином детстве и молодости. Как она трудилась в поле, как выучилась на швею, как с прадедушкой строили дом в Бастунах, как росли их сыновья. Все это интересно было рисовать в воображении. Но военная страница жизни как-то тревожно отзывалась в детском сердце. Далекое и неведомое вдруг стало таким близким, которое даже представить ей, восьмилетней девочке, было сложно.

Ольга ВОРОБЬЕВА.

Фото автора и из открытых источников.