«А у меня детства не было …»

Задумчиво произнес Иосиф Вацлавович Петровский, приобняв волонтера из проекта ТЦСОН Даниеля Микулко, и добавил: «Его украла война. И то, что ты сегодня интересуешься моей историей, укрепляет надежду, что подобное не повторится на нашей земле». Символично выглядела в руках мальчишки и седовласого мужчины пожелтевшая фронтовая газета «Красноармейская правда» от 9 мая 1945 года. Это семейная реликвия, символ упования на мирное будущее: «Держи крепче, мальчик мой, и слушай внимательно».

Волонтер проекта «Оказание санаторных услуг маломобильным гражданам на дому «Автосанаторий», реализуемого Вороновским ТЦСОН совместно с МОО «Взаимопонимание» при поддержке германского фонда «Память, ответственность и будущее» Даниель Микулко с Иосифом Петровским.

Отправка

Родился И.В. Петровский в 1940 году в деревне Староволя Шерешевского района (ныне — Пружанский) на Брестчине.

— До войны дед по маминой линии был зажиточным человеком. Разводил лошадей. Скакунов продавал в польскую армию, рабочими лошадьми снабжал местных жителей, — не упуская мелочей, начал свой рассказ Иосиф Вацлавович. — Как рассказывала мама, в начале войны русские офицеры потребовали лошадей под расписку. Естественно, они их получили. А когда деревню оккупировали немцы, стали выяснять, кто пособничал русской армии. «Солтыс» все рассказал о передаче лошадей. Это и стало причиной отправки нашей семьи в концлагерь.

5 мая 1943 года отца Вацлава Петровича, маму Зою Григорьевну и меня, трехлетнего мальчишку, отправили в Восточную Пруссию. Память ребенка не сохранила той страшной дороги на чужбину, а вот пребывание в самом концлагере помню отчетливо. Ведь пробыл я там два года.

Как свидетельствуют архивные документы, Вацлав Петровский (отец) был отправлен на принудительные работы в деревню Лейнблекен вблизи восточнопрусского города Гумбиннен. Поначалу он работал в сельском хозяйстве помещика Бастияна Макса. Иосиф Вацлавович рассказывал, что мужчины и женщины были помещены в разных концлагерях, малолетние дети были с матерями.

Жизнь «за колючкой»

— Жили мы в деревянных бараках. На территории, огражденной «колючкой», их находилось несколько, — продолжает Иосиф Вацлавович. — Жесткий порядок соблюдался во всем. Строго по времени зажигали и выключали свет, выгоняли на работы, перемещение по территории было ограничено. Кое-какие бытовые условия были созданы, кормили мало, изредка выдавали хлеб, муку.

Рано утром женщины уходили на работу за пределы лагеря. Тяжело трудились в поле, доили коров. Все это время дети оставались одни, до позднего вечера. Никто нас не кормил, никто не присматривал за нами.

Помню, как потихоньку выходил во двор лагеря — из-за детского любопытства напрочь забывал о приказах матери не высовываться. В любой момент можно было лишиться жизни. Надзиратели часто ругались, в ход шел бич. Но подобные вылазки иногда заканчивались и приятно.

Немецкая рабочая карта матери И. Петровского.

Тоже люди

— Однажды меня заметила «фрау», строго взглянув на меня и показательно перед охранниками прикрикнув в мою сторону, взяла за руку и повела к молокораздатчику. Это отдельное помещение, где детям-узникам (взрослым не положено было) по карточкам выдавали немного молока. Немка доверху наполнила кружку молоком из молокопровода, которое я тут же выпил. Такие знаки внимания, какой-то материнской заботы что ли, от этой женщины я получал не раз. Как выяснилось позже, после войны она планировала забрать меня к себе и воспитывать как сына.

Еще помнится, как к ограждению подходили местные жители. Нам, детям, приносили еду, игрушки и перебрасывали через ограждение. Мне посчастливилось поймать деревянную лошадку.

Смертельная «баня»

Отрывистые воспоминания бывшего мальчишки подкреплялись рассказами матери уже во взрослой жизни. К примеру, о «банных» днях в концлагере. За его территорией размещалось здание с высокими трубами. Изможденных трудом и голодом узников, кто был уже плохим работником, отправляли «помыться», якобы для улучшения состояния здоровья и будущего лечения. Группа людей, заходя в помещение, тут же оказывалась в топке — пол был дверцой в печь. После таких «банных» процедур узники в лагерь не возвращались.

Кабу

Среди заключенных были люди разных национальностей. За время пребывания практически все научились понимать немецкий язык, он и был основным для хоть какого-то общения. Хорошо «шпрехали» и дети — ведь повсюду слышен был именно немецкий.

— На территории нашего концлагеря была кузница, где работал француз по имени Кабу — единственный здесь мужчина-заключенный, — вспоминает И. Петровский. — Он помогал ремонтировать фермерскую технику, подковывал лошадей. Именно поэтому кузнецу разрешалось не гасить свет по вечерам — он продолжал работать.

Иногда принеся с поля за пазухой кое-что съестное (картофель, свеклу, колоски), узницы украдкой приходили в кузницу, чтобы приготовить еду. Мама тоже старалась сделать для меня припасы, чтобы днем я мог самостоятельно немного поесть.

Кабу в трудные времена был спасителем для многих. А лично меня он спас от смерти во время авианалета при освобождении.

Освобождение

Вечером на горизонте появился разведывательный самолет, который спустил на парашютиках на землю светящиеся фонари, обозначив расположение зданий, где находились хозяева поместья и охрана лагеря. Вскоре гул самолетов усилился, началась бомбежка.

Мать Иосифа с другими узницами в это время еще не вернулись с работы. Обезумевшие от страха дети просто выбегали во двор, тем самым подвергая себя еще большей опасности. Ведь охрана старалась расстрелять тех, кто попадался на их пути.

— «Шлофен, киндер, шлофен!» — остановил крепкой рукой суетившегося пятилетнего Иосифа Кабу и уложил его в ров, прикрыв каким-то тряпьем.

— Мать, прибежав в лагерь, услышала мой плачь и нашла меня. С другими узницами мы спрятались в одной из хозпостроек, а когда увидели красное зарево, где находилось поместье хозяина, тут же кинулись в бега.

Мама смекнула, что в дороге нужно иметь хотя бы одежду, ведь на улице была поздняя осень или уже зима. Осмотревшись в брошенном немцами жилье, прихватила продукты, одеяло, пальто, кое-какие вещи, которые позже выменивала по пути домой на еду или ночлег. Дорогу домой преодолевали сначала на повозке, а когда лошадь пала, стали искать возможность попасть на поезд. Путь был очень опасным и долгим. С облегчением мы вздохнули, когда оказались в вагоне с русскими ранеными, которых отправляли домой. Помню, как один из солдат, крепко обняв меня, сунул в руку батон. Его аромат, вкус помню и сейчас.

Та самая победная фронтовая газета.

Родные стали чужими

Петровские в итоге вернулись в свою родную деревню, но безмятежное время не наступило. Отец Вацлав Петрович в 1944 году был отправлен на строительные работы на нужды Германии сначала в город Калвария, а позже в немецкий Бранденбург, где был в заключении до марта 1945 года. После освобождения вернулся домой. И по заключению госпроверки был отправлен уже в один из сталинских лагерей. Из-за клейма «враг народа» родственники отказались от Зои Григорьевны и маленького Иосифа, не стали помогать. Но Петровские выжили и в этих условиях. Иосиф окончил пять классов, одновременно на каникулах подрабатывал пастухом. Окончил вечернюю школу, получил несколько специальностей.

На Вороновщине Иосиф Вац-лавович оказался в конце 1960-х — он искал отца, который, оставив семью, уехал к себе на малую родину (родом из д. Тусуманцы). И.В. Петровский всю сознательную жизнь прожил в нашем районе, трудился в разных организациях водителем, создал свою семью, родились дочери Елена и Татьяна. У них уже свои семьи. Историю отца женщины слышали не раз и даже занимались поисками Кабу, когда-то спасшего их родителя.

Галина ШЛЕМПО.

Фото автора.